Игорь Шуров

"Я набрал тебе несколько своих старых стихов и пару свежих. К сожалению, набранных практически нет. Но если тебе интересно, буду набирать понемногу. С праздником тебя! Я был сегодня в Лавре (Киево-Печерской), сегодня ей 950 лет. Шел ливень. Я промок. Было прекрасно, несмотря на всякие президентские глупости вроде прохода через рамку, досмотра сумок, заборов и спецагентов... Но это все такая глупость... А Богородица была тихая и светлая... И дождь..."

И.Бродскому
Наколовшись на звезды, мертвело небесное войско...
Человески падали с крыши высотного дома.
Пока мышь в лапоточках возится у стены...
Пятна жирафьих шей.

И.Бродскому

Мне кажется, он Невский не любил,
Верней, любил, но больше подворотни,
Где снег белей, и на углу дебил,
Как буковка из Библии дремотной,
Где дряхлый дом с помойкой и тоской
Горючей, аввакумовой, а в зале
Окошко перечеркнуто доской
(Так ангелы с ошибками писали),
Где словно дождь провисли провода,
Где по ночам воспоминанья бродят
И манит их отчаянье сюда,
Куда лишь псы с поэтами заходят,
Где день - как два, а три - как целый год,
Где яблоки сгнивают без ньютонов,
Где колокол пророчит гололед,
Упоминая всуе Джона Донна,
Где чуть свернешь и вязнешь, как в листве
В кошачьих петербургских хлопьях снега,
С которыми в юродстве и родстве
Отплыл в туманы от родного брега,
Где дверь темнеет над крыльцом, за ней,
Быть может, ждут, а может, так пустое
И мимо, мимо, полозом саней
И снег кругом, и, стало быть, не стоит.

Наколовшись на звезды, мертвело небесное войско,
Словно звери, дороги вгрызались в бока перекрестков,
И пчелиная оторопь меда без капельки воска
По ночам растекались виденьем безумного Босха.
И у кромки вселенной, где лепятся луны, как снежки,
Там, где Сирин латает туманом столетнюю робу,
Нас воткнули в сугробы как сабли, как память, как вешки,
Между нами всего лишь двенадцать шагов - ты попробуй...

Человечки падали с крыши высотного дома.
Не снежинки, не капельки дождевые,
не осенние листья,
А измученные человечки,
Прошедшие от роддома и до Содома,
И мелькали в окнах, словно помехи в экранах,
Их отчаявшиеся лица.
Человечкам оставалась всего-то секунда-другая
Вот так, вверх тормашками,
Без молитвы и без защиты,
А внизу, у перевернутой урны,
Собака жевала рогалик,
И пивная бочка мутировала,
Извергая из крана по капельке Афродиту.
И пока человечки падали,
преобразуя клеточки света в клеточкт мрака,
Безумный бухгалтер подсчитывал на листочке,
Успеет ли за это время
Доесть рогалик собака,
Успеет ли Афродита
Родиться из пивной бочки?..

Пока мышь в лапоточках возится у стены,
Я замечаю, что у дивана душа цикады,
Я размышляю над тем, что черная кошка - дитя луны,
Пуговка шерстяного, ночного, густого сада.
Пока мышка крадется, лапкой прикрыв свечу,
Я вспоминаю, как плакал закат стрекозами над рекою.
Я не ревную, но знаю, что вновь к твоему плечу
Жмется горячий Август яблоневой щекою.
Пока мышь закрывает дверку и переводит дух,
Ты на моей руке засыпаешь и все замирает рядом,
И слышно лишь, как вздыхает млечный седой пастух,
И как долго пьет темноту его золотое стадо.

Анна Андреевна, вербная ветка,
Ослик Иисусов, травка, абетка,
Колья и сабля верная метка,
Пятна жирафьих шей.

Анна Андревна, а как же Марина?
Кто же вы груша, осина, рябина?
Где же вы в золоте, в ультрамарине?..
В пятнах жирафьих шей.

Сшей хоть кафтан, хоть рубаху ночную,
Свей хоть гнездо, хоть кибитку степную,
Скатерть отдернешь, а там, одесную,
Пятна жирафьих шей.

назад на Главную